ГЛАВА
11
Четвёртая
победа.
Самолет приземлился на аэродроме Шенефельд
вблизи Берлина. Через этот город лежит наш путь в Мюнхен, на
очередное первенство мира. Я очень хорошо запомнил город — суровый,
негостеприимный. И всюду свастика.
18 лет прошло с тех пор...
Советская команда поселилась в Грюнвальде,
в нескольких километрах от Мюнхена. Тут сооружена хорошо
оборудованная спортивная база. В первый же день вечером у нашего
корпуса собрались все атлеты, приехавшие на чемпионат. Немец Оскар
Нюкес хорошо играет на аккордеоне. Он поет итальянские песни. И
вдруг — наша «Катюша».
— Ты знаешь эту песню?
— А как же, и песню, и артиллёрию. Все
смеются, а Нюкес показывает на раненую ногу.
— Это подарок от «Катюши». Хорошо, что хоть
так обошлось.
Коно собирает флажки всех государств и
ставит их на один стол. Как выразить наше доброе отношение друг к
другу? Мы фотографируемся и обещаем всегда хранить этот знак доброй
дружбы.
У представителей прессы забот было хоть
отбавляй: не успевали они запечатлеть иранцев или египтян, как надо
было бежать в другой конец зала, чтобы успеть сфотографировать
официанта с пятилитровой кружкой молока для Андерсона.
Корреспонденты усердствовали в
оригинальности: «На тренировке Дэвид Шеппард был непревзойденным.
Противостоит ли ему мрачный Воробьев, который толкнул 180 кг?» —
прочитали мы в газете.
Все было верно, кроме одной
«незначительной» детали: Шеппард вообще не приехал на чемпионат. Не
выступал и Шеманский. Это для нас было неожиданностью. В каком весе
выступит Коно? Как Боб Гоффман расставит братьев Джорджей?
После «карлика» из Голливуда Джо ди Пиетро
американцы долго не могли найти атлетов легчайшего веса. В свое
время «малыш» Джо не имел себе равных. Гоффман заметил маленького
итальянца Чарльза Винчи на одном из конкурсов красоты. Не прошло и
двух лет, как безвестный рабочий-упаковщик стал рекордсменом мира в
рывке.
В Москве никому из наших атлетов так и не
удалось раскусить его: от рывка и толчка он отказался из-за травмы.
Тогда все карты Гоффмана смешал наш Владимир Стогов. Как ни горько
было признать преимущество соперника, Гоффман в какой-то мере мог
радоваться по поводу этой неудачной встречи. Ведь Винчи познакомился
с будущим соперником, почти не раскрыв своих карт. Стогов,
безусловно, сильнее в толчке, зато Винчи победит в рывке. Что же
касается жима, то этот вопрос оставался открытым.
И вот они снова встретились. Оба молодые.
Оба — дебютанты на чемпионатах мира. Они молча разминаются и не
всегда приветливо поглядывают друг на друга. Винчи волнуется больше.
По крайней мере, внешне. Володя спокоен, только раскраснелся. Через
час ему, спортсмену, который три года назад и мысли не имел о
тяжелой атлетике, предстояло стать одним из ее фаворитов.
Часто многие люди не знают своих
возможностей до тех пор, пока не подскажет случай или наблюдательный
глаз постороннего человека. Возможно, Стогов так и не выступал бы
здесь, в Мюнхене, если бы не служба в армии, где он стал победителем
на гарнизонных соревнованиях в беге на 5000 метров.
Ему не сразу удалось завязать узел с
«грифом», как часто любил он говорить. Штанга вырывалась из рук,
прижимала к помосту... Надо уметь пользоваться своей силой. Союзница
успеха — техника — не спешила раскрывать свои законы и секреты.
Необходимо было время, усилия, прежде всего волевые. Он понял это. У
него был хороший хлыст — самолюбие. Он ревниво относился ко всем,
кто поднимал больше его. Отметив в своей тетради первые, показанные
в 1953 году в Ростове достижения — 77,5, 77,5 и 102,5, он тут же
добавил: превзойти Фархутдинова!
Редко кому из спортсменов удавалось так
быстро обогнать всех соперников. В 1954 году Стогов занял седьмое
место среди сильнейших «мухачей». А в следующем году он, не имея еще
звания мастера спорта, выполнил свою программу-минимум: победил
Фархутдинова. Это был самый короткий путь от новичка до чемпиона
тяжелой атлетики. Такой молниеносный успех вызвал кое у кого
удивление. Владимира сравнивали с машиной, которая работает на
сверхмаксимальных режимах и скоро должна выйти из строя. Кое-кто
откровенно поговаривал, что это произойдет именно сейчас. Стогову
никогда раньше не приходилось выступать перед такой многочисленной
аудиторией.
Он выжал 100, 105, затем попросил 107,5 кг.
Ассистенты, не скрывая недоумения, надевают еще две тоненькие
пластинки. В зале такая тишина, что слышны шаги Владимира и
похрустывание канифоли под его ногами.
Упражнение было выполнено идеально. Рекорд
Пиетро побит. Стогов поднял в сумме 335 кг!
На сцену выходят одетые в костюмы
средневековых гарольдов музыканты. Звучит сигнал «Слушайте все!», и
Владимиру Стогову вручают две золотые медали. Пресса окрестила его
«нарушителем всех законов и пределов». Один журналист восторженно
писал: «Он просто забавлялся штангой, этот маленький атлет... Он
надолго закроет рекорды в своей весовой категории». Гоффман был
поражен: «Американцы должны узнать о тебе». И действительно, он
написал о Стогове статью — большую и увлекательную. Растрогавшись,
он сравнивал нашего атлета с прекрасным мотыльком в чарующей тишине
ночи.
Каждый спортсмен имеет свою критическую
точку нервных сил. Вот и Удодов подошел к этой черте. После жима и
рывка он меняется буквально на глазах.
Впервые за пять лет я слышу:
— Немогу... Не хочу толкать.
В этих случаях неуверенность одного придает
силы другому. Маленький Чимишкян выглядел на помосте Голиафом.
Журналисты с напряженным вниманием следили
за единоборством соотечественников. Создалось пикантное положение.
Как же отнесутся друг к другу соперники? Но вот снова звучит
торжественный сигнал, и...
Чимишкян целуется с Удодовым.
В свое время эксперты считали сумму 380 кг
«полюсом неприступности» в легкой весовой категории. Николай
Костылев победил с суммой 382,5 кг. Какое-то время (к сожалению,
непродолжительное) его будут считать «феноменальным», «уникальным».
Вот и ныне на Родине остались способные атлеты Бушуев, Рыбак, Жгун.
Между тем каждый из них мог претендовать на выступления в Мюнхене. И
все-таки преимущество было отдано Костылеву.
Я не встречал среди чемпионов человека
более своеобразного, противоречивого, неуравновешенного, чем этот
атлет. Его поступки вызывали то восхищение, то насмешки. Подлинно
артистическое, блистательное выступление в какое-то мгновение могло
закончиться срывом, унижением. После триумфа в Мюнхене — полнейший
провал на Спартакиаде народов СССР. Его, обладающего невероятными
возможностями, считали ненадежным. За Костылевым необходим был
постоянный контроль. Но зато его слабость в любую минуту могла
обернуться всесокрушающей силой. Так и случилось в Мюнхене.
Он был удивительно пластичен — это
качество, исключительное для штангистов. Он был великолепным
гимнастом, акробатом, легкоатлетом. Что же заставило его избрать
тяжелую атлетику? «Желание стать чемпионом, — не скрывая, говорил
Николай. — Стремление к популярности. Я мечтал о ней. Я постоянно
думал о соревнованиях и всегда видел себя там победителем». Костылев
очень серьезно тренировался, чаще всего наедине. Работал на грани
своих огромных возможностей. Такая методика нередко заканчивалась
срывами, а он все увеличивал нагрузки. Скорее, скорее увеличить
сумму! Страх сменялся отчаянной смелостью. Такая неуравновешенность
не могла привести к стабильным победам.
В него не верили. Он и сам перестал верить
в себя. «Каждый раз перед соревнованием я боролся с предчувствием
собственной неудачи и стыда», — признавался атлет.
Как же помочь этому одарённому атлету?
Прежде всёго — умерить, притушить его честолюбие, постоянную «игру»
на зрителя, на эффект. Высокие результаты Николая на тренировках
обязывали его подтвердить их в соревнованиях.
Мы установили для Костылева строгие
ограничения, четко спланировали его тренировки. Постепенно приучили
Николая работать спокойно, беречь нервы для решающих схваток. В 1953
году в Польше он установил мировой рекорд в рывке — 121 кг.
В Мюнхене Костылев поднял 125 кг. В зале
овация: это новый мировой рекорд. На сцену несут весы. Он становится
на них. 67 кг 560 г — Николай тяжелее установленной нормы на 60 г.
Это значит, что рекорд не будет засчитан...
В толчке борьба становится напряженнее. Тут
Моунг берет 140 кг. Костылев ставит 145 кг. Если он возьмет этот
вес, он на 12,5 кг побьет официальный мировой рекорд Питера Джорджа.
Вес взят. Костылев — чемпион мира.
Лишь на четвертый день чемпионата
американцам удалось завоевать первую золотую медаль. Это сделал
Джордж не без помощи Федора Богдановского. А мы так рассчитывали на
победу Федора! Тем более что после двух движений он был впереди Пита
на 2,5 кг, Но преградой стали поспешность, суетливость. Откуда все
это? Богдановский мог бы толкнуть значительно больше 155 кг. Но ему
всегда трудно давался толчок, и это, видно, повлияло на него.
Удивительна судьба этого атлета. Его
назвали самым «великим неудачником». На протяжении многих лет он был
совсем рядом с победой. В 1954 году проиграл Джорджу, не
зафиксировав толчок. В следующем году проиграл ему же при равенстве
результата — оказался тяжелее. Во встрече с Томми Коно в 1957 г. ему
не удается добиться победы по той же самой причине.
«Атлет из СССР готов показать 442,5 кг!» —
такая реклама собрала переполненный зрительный зал в день
соревнований средневесов.
Трофим Ломакин был силен как никогда. И
вдруг в день выступления он заболел — температура 40,3°. Острое
отравление. Вместо Ломакина на помост вышел Василий Степанов.
Коно, конечно, победить он не смог, но
задачу свою выполнил, оттеснив Джима Джорджа на третье место.
Медаль Коно «весила» на этот раз 435 кг.
Опять та же выдержка, та же безупречность выполнения движений. Все у
него было настолько идеально, что выступления Коно, хотя это и
покажется парадоксом, начали терять всеобщий интерес. Он всегда
выигрывал, победа словно заранее предназначалась ему, никто другого
исхода не ждал.
Степанов дебютировал прекрасно, если
учесть, что он проиграл Коно всего 10 кг. Однако его результаты
могли быть еще выше. И в том, что этого не случилось, виноваты были
мы, тренеры. Мы забыли, что запасной должен быть в такой же боевой
готовности, как и основной участник.
Итак, у нас 24 очка, у команды США — 14. Но
к этим 14 очкам можно сразу же прибавить 8: Андерсон и Брэдфорд не
имеют равных противников, и если Эмричу удается обойти Воробьева, то
штангисты Советского Союза и США закончат состязания с равными
результатами. Каждая команда будет иметь по 27 очков. Но в командном
зачете первыми станут американцы — у них будет четыре первых места
из семи. Все понимают: Аркадий наша последняя надежда.
Уже после первого движения мы вздохнули с
облегчением, убедившись, что Воробьев гораздо сильнее Эмрича. В жиме
Аркадий поднял 145 кг, установив новый мировой рекорд. В сумме он
оторвался от американца на 27,5 кг.
Конечно, если бы на соревнования приехал
Шеппард, этот поединок был бы намного интереснее и результаты
оказались бы выше. Но, тем не менее это была уже третья победа
Воробьева.
Андерсон поднял в сумме 512,5 кг, превысив
рекорд Шеманского на 25 кг.
Наша команда победила с 29 очками. Однако
американцы потребовали первый командный приз себе. К своим
результатам они добавляли очки, присужденные Томми Коно за красоту
фигуры в конкурсе культуристов. Возмущенный Оскар Стейт — секретарь
Международной тяжелоатлетической федерации — заявил:
— Ни на одном соревновании, ни на одном
конгрессе не было и речи о том, что победа в конкурсе культуристов
может хоть как-то отразиться на командных местах. Официальный приз
должен быть вручен только советским атлетам.
Команда США в четвертый раз потерпела
поражение на мировом чемпионате. Последний вечер мы провели в
старинном пивном «Лев-баре». Очень много лет назад здесь пили пиво
баварские пастухи, короли, поэты, композиторы. Здесь, говорят, начал
пробовать свои ораторские способности Гитлер. Может быть, именно это
направляло мои размышления по определенному руслу. Вот сидит мой
бывший соперник Мангер. Он пополнел, стал, кажется, коммерсантом. У
него мягкая улыбка, и на нас смотрит очень доброжелательно. А я все
стараюсь представить его другим — ведь этот человек на Олимпийских
играх нес флаг со свастикой, фашистские газеты провозглашали атлета
лучшим представителем чистой расы. Как он улыбался тогда, о чем
думал, что чувствовал? Задумывался ли он, что чемпион — это не
только слава, успех, популярность, а и ответственность за каждое
слово, за каждый поступок? Чемпион уже не принадлежит себе, как и
поэт, известный артист, деятель культуры.
Дирижер Артуро Тосканини не пожелал
работать в фашистской Италии и эмигрировал в США. Отказался петь
перед Муссолини прославленный баритон Титто Руффо. А не менее
знаменитый тенор Бенья Мино Джильи пел — и перед Муссолини, и перед
Гитлером.
Правда, позже в своих мемуарах он посвятил
диктаторам не очень почтительные слова. Но это было позже.
Другой известный дирижер Вильгельм
Фуртвенгер при фашизме руководил оркестром Берлинской филармонии.
Говорят, он был порядочным человеком, пытался спасти от смерти
евреев-музыкантов, но первые его послевоенные концерты были
скандальны, слушатели едва не побили маэстро. Для них он был в тот
момент не известным мастером, а фашистским дирижером.
Я думал обо всем этом и смотрел на Мангера...
Из Мюнхена поездом, имевшим далеко не
железнодорожное название — «Моцарт», мы едем в Париж. Прибыли на
рассвете. По мокрому асфальту мчались грузовики. Рабочие мыли
витрины магазинов, загулявшие усталые парочки выходили из ночных
ресторанов, цветочницы готовили букеты роз и тюльпанов, уборщики
мыли столики кафе. Город просыпался.
Спустя некоторое время мы, с трудом
пробивая себе дорогу в нескончаемом потоке машин, наконец добрались
в район Больших бульваров, где нас ждали в радиостудии. По дороге
узнали, что парижане ежедневно покупают 800 новых автомобилей. А
гаражей нет. Над проблемой транспорта ломают свои головы десятки
комиссий. Наглядной иллюстрацией тому служит и наша поездка. Шофер
то и дело устремлялся в какую-то «щель», совершал сногсшибательный
обгон, мгновенно выскакивал из-за угла и, страшно скрежеща
тормозами, замирал в нескольких сантиметрах от другой машины.
Нас поражали эти головокружительные виражи.
— А что же вы вообще понимаете под
правилами уличного движения?— спрашивает кто-то из нас.
— Да что там говорить. Уличное движение,
подобно нашей жизни, в нем никто наверняка не разберется.
Приблизительно в таком же тоне шофер отвечал на вопросы
радиокомментатора в передаче, участником которой он был вместе с
нами, так как разговор начался именно с проблемы уличного движения в
Париже. Потом говорил научный работник какого-то музея, и, наконец,
очередь дошла до нас. Первый вопрос для меня в какой-то мере
оказался неожиданным:
— Каково ваше мнение об автомобильном
движении в Париже?
— О! Я хорошо подумал бы, прежде чем сесть
за руль и проехаться по Большим бульварам.
— Мсье Куценко, вы уже четвертый раз в
Париже. Нравится он вам?
— На этот вопрос я мог бы отвечать долго. —
Комментатор, вероятно, почувствовал это и после нескольких фраз
тактично перешел к спортивным делам:
— Чем вы ныне удивите парижан, мсье
Воробьев?
— Кажется, парижан вообще трудно чем-либо
удивить. Я устал в Мюнхене, но все-таки постараюсь выступить хорошо.
Разговор получился непринужденный, живой,
остроумный — по крайней мере в этом нас убеждал на прощание
комментатор.
Потом в небольшом кафе близ Триумфальной
арки мы встретились с известными иностранными спортсменами. Здесь
всегда можно увидеть кого-нибудь из спортивных звезд.
В этот же вечер советские атлеты вместе с
французами и иранцами выступали в огромном зале Кубертэна.
Все изрядно устали после напряженного
мирового чемпионата, ночного переезда. Наши спортсмены почти не
отдыхали. Никто не рассчитывал на рекордные результаты, и
соревнования могли быть скорее показательными. А между тем Стогов и
Костылев, которые только что стали чемпионами мира, как бы по
инерции показали результаты, близкие к мировым.
Особенно понравился зрителям Стогов. И не
столько тем, что набрал в сумме 327,5 кг, сколько манерой
выступления, какой-то трогательной скромностью. Французы умеют
ценить подобные качества.
Это впечатление было еще большим оттого,
что его соперник Намдью вел себя совсем иначе. Как всегда, он не
выходил, а выбегал на помост, что-то нашептывал, поднимал руки вверх
и с выкриком хватался за гриф.
Под гром аплодисментов Николай Костылев
вырвал 125 кг. В Мюнхене он показал 123 кг. Судьи бросились к весам,
чтобы взвесить атлета и штангу. Костылев жестом руки остановил их —
он был на 2 кг тяжелее нормы. Досадно, но ничего не поделаешь.
На следующий день Жан Дам пригласил нас на
прогулку. За годы, прошедшие после первого знакомства, он стал нашим
другом.
— Друзья, мы везем вас в ресторан на
Эйфелевой башне, — сияя от удовольствия, сказал Жан Дам.
В каком бы уголке Парижа вы ни находились,
отовсюду видна Эйфелева башня. Известно, что автору ее проекта и
руководителю строительства талантливому инженеру Эйфелю пришлось
выдержать длительную баталию со многими влиятельными представителями
французской общественности, которые выступали против сооружения
башни, не без основания утверждая, что стальное сооружение
обезобразит облик красивейшего города в мире. Кроме того, уже во
время строительства работы неоднократно прекращались из-за
отсутствия средств.
— Кто не хочет достраивать башню, тот не
хочет, чтобы французский флаг развевался выше всех флагов мира, —
сказал Эйфель.
Поговаривают, что этот неопровержимый
аргумент, в конце концов повлиял на самолюбие французов. А теперь
они говорят: «Не было бы башни, не было бы и Парижа».
Вечером нас пригласили на телестудию и в
редакцию журнала «Мируар Спринт» и газеты «Экип».
Ответственный редактор газеты «Экип»
Марсель Оже завел разговор о футболе, хотя должен был по случаю
приема сказать несколько слов о тяжелой атлетике. Но как было не
коснуться футбола, если только что из Москвы возвратились два
сотрудника газеты, как нам сказали, с полным «мешком» новостей,
которых с нетерпением ожидают парижане-болельщики.
— Надеемся, новости, которые вытащат из
этого «мешка», будут правдивыми, — говорит Воробьев, напоминая, что
в свое время газета не всегда объективно писала о советских
спортсменах.
— Газета посвятит этим событиям лучшие
строчки, написанные сердцем и совестью, — заверяют нас.
Разговор на футбольные темы продолжается, а
я тем временем, не будучи футбольным болельщиком, рассматриваю
большие фото на стенах. Вот прославленный Шарль Ригуло, Нурми,
Джесси Оуэнс, боксер Марсель Тиль. Даже в этом кабинете не обошлось
без рекламы. На фотографии победитель, сидя возле велосипеда, пьет
воду. И надпись: «Хорошо выиграть этап, но еще лучше выпить
несколько глотков лимонной воды».
Марсель Оже говорит:
—- Прощаясь, я хочу закончить тем, с чего я
должен был начать. Мы уже несколько раз были свидетелями ваших
выступлений, и они нас поражали. Желаю и впредь удивлять всех.
Во Франции наша делегация посетила еще
Лилль. Зная, что это город спортивных традиций, мы были удивлены, не
увидев в зале зрителей, хотя до начала выступлений оставалось 15
минут. Но нам объяснили: жители Лилля очень точны. Действительно,
ровно в восемь огромный зал был, будто по мановению волшебной
палочки, до отказа заполнен людьми.
И снова героем был Стогов.
Радостно встречали французы Дебюфа. Он
полностью заслужил такой прием, легко выжав и вырвав 122,5 кг и
толкнув 165 кг. Воробьев уговаривал его толкнуть 171 кг. Дебюф не
решается, но поздно: Аркадий сам добавляет на штангу диски, а
зрители скандируют: «Де—бюф! Де—бюф!»
Он вышел на сцену. Могучий толчок — и вес
на груди. Пауза, сильный толчок от груди. Но разгоряченному телу не
хватает точности, и штанга падает на помост. Больше всего это
огорчило юную жену Дебюфа, которая пришла с двумя маленькими
сынишками.
Нас пригласили на праздник песни, который
должен был состояться в воскресенье. Стояла осень, и улицы заполнили
тысячи людей с букетами цветов. Девушки в старинных национальных
костюмах торопились к местам сбора. Шли рабочие, покуривая трубки,
шагали юноши с музыкальными инструментами. Все на карнавал.
Отдохнув в обществе веселых и приветливых
лилльцев, мы возвратились в Париж. Здесь познакомились с Андре
Ролле, членом бюро французской тяжелоатлетической федерации. За его
плечами — крупные победы в тяжелой атлетике, в десятиборье, в
шоссейных велогонках, ходьбе, регби. Он герой движения
Сопротивления, в годы войны был полковником, имеет множество орденов
и почетных званий. Во время наступления союзников на Париж Андре.
Ролле возглавлял отряд Сопротивления и взял в плен 1200 эсесовцев.
Он показывает места ожесточенных боев.
А потом мы слушаем рассказ 70-летнего
вице-президента Французской тяжелоатлетической федерации Бюнссона.
Он вспоминает о своей первой победе. Ему пришлось бежать целый час,
чтобы успеть на соревнования, на метро у него не было денег. Бюнссон
тогда выиграл первенство, а через год стал одним из сильнейших
атлетов мира.
Накануне отъезда мы побывали на
кондитерской фабрике «Гондоло». Она оказалась не только «сладкой»,
но и «тяжелоатлетической». Здесь работал чемпион Франции в легком
весе Нотес. Мастер одного из цехов был чемпионом Парижа в тяжелой
категории. Начальник пожарной охраны, он же и шеф столовой, — тоже
чемпион города.
Этими людьми список
кондитеров-тяжелоатлетов не исчерпывался.
Мы прощались со столицей Франции. И каждый
из нас надеялся вновь посетить ее. Но сейчас, когда я пишу эти
строки, я знаю, что мне больше не придется увидеть Париж. И я иногда
возвращаюсь мыслью на его улицы и площади, впитываю в себя его
вечную красоту, ибо тот, кто хотя бы раз побывал здесь, навсегда
сохраняет в своем сердце живой негаснущий образ этого города.
