При всей
привлекательности для молодого парня тяжелой атлетики, которая обещает
одарить его силой и красивой фигурой, кое-кого на пороге
тяжелоатлетического зала останавливают «благоразумные» предостережения.
— Надорваться захотел? —
сокрушенно качает головой отец или мать.
— Смотри, расти
перестанешь! — предупреждает кто-нибудь иной.
Еще лет шестьдесят назад
горячо опровергал таких боязливых известный теоретик физической
культуры, один из основателей Киевского тяжелоатлетического общества
профессор Валентин Константинович Крамаренко. Он писал: «...для меня
непонятен тот, почти панический, суеверный страх, который ощущают
некоторые боязливые особы при одном лишь названии тяжелой атлетики. Это
наши национальные упражнения. Вспомним наш эпос и наших былинных
богатырей: Илью Муромца, Микулу Селяниновича, Иванища-Силищу и т. д. Это
все народные идеалы, носившие в 10—15 пудов шапки и сорокапудовые
дубинки... Во всяком случае, я хочу подчеркнуть, что при создании
национальной системы физического развития не должны быть игнорированы
упражнения тяжелой атлетики».
Хотелось бы, чтобы эти
слова профессора Крамаренко, который, кстати сказать, сам активно
занимался тяжелой атлетикой и дожил до 90 лет, прочли и нынешние
боязливые родители, всячески оберегающие своих детей от занятий нашим
видом спорта.
К моему счастью, отец
одобрял какие бы то ни было мои занятия спортом, мать в эти дела вообще
не вмешивалась. А перспектива остаться «недомерком» мне уж никак не
угрожала — в свои шестнадцать я и так уже «перевалил» за 1 метр 75
сантиметров. Замечу кстати, что тем, кто с 15—16 лет начал заниматься
тяжелой атлетикой, придерживаясь
определенных правил, ни эти, ни другие неприятности не угрожают.
Они могут случиться с тем, кто либо начал упражняться с весом в слишком
раннем возрасте, либо злоупотребляет
этими упражнениями. А впрочем, во вред
может пойти чрезмерное увлечение
любым видом спорта, даже шахматами или настольным теннисом...
Я начал
тяжелоатлетические занятия совершенно
своевременно и, кроме того, был подготовлен
к ним другими своими спортивными увлечениями. С юношеской жадностью и
неутомимостью я боксировал, толкал ядро, метал диск, бегал
короткие дистанции. Отцовский
подарок — велосипед (который я умудрился сломать во время первого
же выезда «в свет») — как-то раз неожиданно вывез меня и на старт
велогонки для юношей. Между прочим, однажды я даже
тренировался вместе с Михаилом
Курбатовым и Владимиром
Плотицыным — теперь известными харьковскими мастерами велоспорта.
Так что пришел я к
Михаилу Петровичу Светличному не таким-то уж зеленым новичком в спортивных делах! Но в
тяжелой атлетике, разумеется, еще ничегошеньки
не понимал. Знал одно: хочу быть сильным!
Таким, как Яков Куценко или наш харьковчанин Игорь Рыбак.
Всплывала в памяти
картина недавних лет, виденная в 1952 году в харьковском зале «Динамо».
Тут проходило личнокомандное
первенство республики по тяжелой атлетике. Тогда, затиснутый
где-то на галерке толпой зрителей, в первый и в последний раз увидел я
на помосте 14-кратного абсолютного чемпиона страны Якова Куценко. В то
время Яков Григорьевич завершал свой почти двадцатилетний триумфальный
путь по тяжелоатлетическим помостам страны и мира.
Он вышел, озаренный
славой и прожекторами, на сцену, прекрасный и могучий, и остановился над штангой в
спокойной, непринужденной позе. Да, недаром пять лет назад, в дни
парижского чемпионата мира, французская пресса называла его «красавцем №
1»! Никакого позирования, никакого «колдовства» над штангой, которым
часто злоупотребляют молодые атлеты. Все — предельно просто и скромно.
Вот он наклонился к снаряду (выполнялся рывок) и каким-то удивительно
точным движением поднял его вверх.
И команда судьи-фиксатора
слилась с громоподобными аплодисментами зала.
Да, это была настоящая
работа и настоящая сила! Тогда я еще не осознавал этого, но позже понял,
что рывок Якова Куценко стал для меня первым толчком к занятиям
«железной игрой».
Но прошло еще два года,
пока я впервые сделал шаг, решивший всю мою дальнейшую судьбу, — пришел
в секцию тяжелой атлетики. Пришел, готовый немедленно, сразу же
повести наступление на большой вес. И вместо этого — какое
разочарование!
— Нет, нет, погоди
поднимать! — сказал Михаил Петрович Светличный после того, как я вместе
с другими новичками выполнил разминочные упражнения и собирался взяться
за штангу. — Сними прежде «блины». Так, так, все до одного. Упражняться
будешь с одним грифом...
Вот тебе и на! Ведь эта
железяка весит не больше 15—20 килограммов! Да разве я слабачок какой! Я
уже «взрослое» ядро за 12 метров толкаю! Пришел сюда, чтобы
по-настоящему сильным стать, а тут...
Но Михаил Петрович не
обращал никакого внимания на мою юношескую торопливость. Терпеливо
втолковывал он мне мудрость древних: поспешай медленно! И вправду,
именно этот небольшой вес позволяет новичку отшлифовать технику
классических движений — жима, рывка, толчка. А технику надо отработать и
довести до совершенства с самого начала, с первых же дней занятий. Иначе
не выправленные сразу ошибки затем долго будут мешать спортсмену,
сковывать его движения, неумолимо тормозить нарастание веса на штанге.
На первый взгляд может
показаться, что техника движений классического троеборья — вещь не такая
уж сложная. Впрямь, скажем, что тут сложного: взял вес на грудь, силою
рук выжал вверх — вот тебе и жим; поднял вес одним непрерывным движением
— имеешь рывок; взял на грудь, а затем вытолкнул силою всего тела — это
и будет толчок...
Но, конечно, простым все
это кажется лишь неопытному глазу. В действительности же техника трех
движений — трех китов, на которых зиждется «железная игра», как и
техника какого бы то ни было вида спорта, требует длительного овладения
и шлифовки. Со времен доктора Краевского, который более семидесяти лет
назад основал первый в России кружок силачей, тяжелая атлетика
претерпела значительные изменения. Скажем, когда-то толчок штанги
выполнялся в три приема — сначала ее поднимали до уровня живота, затем
тащили на грудь, а уж потом выталкивали на прямые руки. Со временем этот
«немецкий» способ был заменен более прогрессивным — «французским»:
толчок начал выполняться в два приема, как делается и теперь. Некогда в
программу тяжелоатлетических состязаний входили упражнения и для одной
руки (правой и левой в отдельности). Было среди этих упражнений и так
называемое «выкручивание» штанги. Теперь все это уже в прошлом. В
выполнении темповых движений — рывка и толчка — в последние годы вместо
так называемых «ножниц» большинство атлетов используют низкий сед,
сокращающий путь штанги от помоста к «зениту» — точке на выпрямленных
вверх руках атлета — и, стало быть, позволяющий поднимать больше.
В последние годы все
громче раздаются голоса, требующие исключить из программы классического
троеборья жим, т. е. превратить эту программу в двоеборье. Дело в том,
что у очень многих атлетов жим давно уже утратил свою классическую
чистоту и превратился, по сути, в темповое движение, напоминающее толчок
от груди. Особенно грешат этим американские штангисты.
Словом, изменений в
«железной игре» происходит немало. А сколько в границах каждого из трех
движений составных элементов, требующих длительного и тщательного
освоения! Тут только следи и следи за собой! Выжимаешь — не поднимай
плеч, не то ослабишь силу жима; не отводи снаряд далеко от себя, иначе
сила будет использоваться нерационально; не отклоняй корпус назад — от
этого рукам будет тяжелей поднимать штангу вверх. Еще более сложен рывок
с его требованиями четкости и точности подрыва и подседа, где необходима
максимальная согласованность движений всего тела атлета.
И так во всем. А кроме
того, в рамках общеупотребительных движений знатоку тяжелой атлетики
легко различить «почерк» тех или иных штангистов. Можно с полным
основанием говорить даже о стиле выполнения классических движений
определенными мастерами. Выражение «Человек — это стиль», пожалуй,
относится и к штангистам. В манере выполнения атлетом классических
движении отражаются его характер, темперамент и другие индивидуальные
особенности.
А впрочем, какой бы
техникой ты ни пользовался, главное для тебя, конечно, достичь цели. А
это бывает ох как нелегко! Автор многочисленных остроумных афоризмов
известный писатель Эмиль Кроткий заметил как-то: «Плавают разными
стилями, а тонут одним». Именно так одинаково вырывается «бунтующий
металл» из рук тех, кто не оказался способным покорить его, каким бы
способом ни пытались они сделать это.
Очень скоро почувствовал
и я, что такое «бунт металла». Узнал, с какой силой вырывается из рук,
давит тебя к земле, шатает и гоняет по помосту, неспособного замереть на
месте, непокорная многопудовая штанга. Но разумная и предусмотрительная
постепенность Михаила Петровича Светличного во многом облегчила мне
овладение основами «железной игры», позволила с первых же шагов освоить
наиболее рациональную технику — основу будущих успехов.
Тогда же, с самого
начала, приучил меня тренер понимать: мелочей в спорте сильных не
бывает. Все надо учитывать, все скрупулезно выверять: и ширину хвата
ладоней на грифе штанги, и расстановку ступней ног на помосте, и
правильность дыхания, и глубину подседа (а то можно и не встать), и
многое другое. Все эти «мелочи» не только не теряют своего значения, а,
наоборот, становятся все более важными. Чем больший вес на штанге, тем
более точным и отшлифованным должно быть каждое движение спортсмена.
Малейшее пренебрежение «мелочами» — и нарушитель жестоко наказан, какими
бы титулами и рекордами он ни обладал. Знаю это из собственного опыта и
из опыта своих товарищей. Ниже еще буду говорить об этом.
Конечно, со временем мне
пришлось кое в чем переучиваться, менять свою технику (этого требовали и
новые мои тренеры, и новые нагрузки, и само мое физическое развитие). Но
основа, заложенная первым моим учителем, оставалась надежным фундаментом
для движения вперед.
Вскоре я уже нацепил
первые «блины» на штангу, а еще через некоторое время стал выжимать 70
килограммов. Но лучше давались мне темповые движения — рывок и толчок.
Особенно нравился рывок. Было в этом движении что-то неуловимо похожее
на толкание ядра, а в этой легкоатлетической дисциплине я, как
говорится, уже собаку съел. Длительное время ядро и штанга лежали, так
сказать, на чашах весов моей спортивной судьбы, и по временам ядро явно
перетягивало. И хотя, в конце концов, решилось дело в пользу штанги, но
я на всю жизнь благодарен «королеве спорта», которая щедро, истинно
по-королевски одарила своего изменчивого подданного ловкостью,
резкостью, хорошей координацией движений, без чего напрасно рассчитывать
на серьезные успехи в «железной игре».
Однако до этих успехов
было мне еще очень далеко. Значительно дальше, чем моим товарищам по
секции. Борис Кривошеев, Василий Федулов, Николай Холодняк, Виктор
Шабатура были и по возрасту, и по спортивному стажу старше меня, а
Николай Загребельный успел даже всю войну пройти.
Ну, конечно, до
Загребельного мне, пацану, еще далеко! Но разве не досадно, что и Борю
Кривошеева, который лишь немного старше меня и к тому же легче почти на
целый пуд, я догнать на помосте не могу!
Да что там Бориса! Вон
отцу уже под пятьдесят, а я и от него отстаю. А ведь уже целый год
посещаю секцию! 100 килограммов выжимаю на тренировках!..
— Ну, я этой вашей
классики не учил, — усмехается отец, придя как-то в тяжелоатлетический
зал. — Я по-простому, по-шахтерски. Вот так!..
И хотя не по всем
правилам, согнув колени, а поднял-таки 120 килограммов на прямые руки.
Вот тебе и старик!..
— А ты догоняй, сынок, —
ласково говорит мой Иван Филиппович, отряхивая магнезию с выходного
пиджака, в котором он пришел на стадион в этот воскресный день. — Эх, не
видал ты Ивана Поддубного! Вот где сила была! Тебе б четверти на всю
жизнь хватило...
Да, надо догонять! А то
ведь что это такое — за год никак до третьего разряда не дойду! Правда,
меня уже включили в сборную команду завода, но я понимаю, что это
заслуга не столько моя, сколько моего веса. Недаром говорил Юрий
Федорович Манченко, что он дефицитный...
Теперь разошлись уже наши
спортивные пути с Юрием Федоровичем. Нелегко было мне разлучаться с
боксом, да и заводской секции нужен был тяжеловес. Но недаром партийный
руководитель котельно-монтажного цеха считает себя в известной степени
ответственным за судьбу каждого парня не только в цеху, но и в секции.
Вот однажды после тренировки Манченко и сказал мне как-то особенно тепло
и дружелюбно:
— Тут такое дело, Леня.
Овладеваешь ты боксом неплохо, да и вес твой, сам знаешь, для нас
дефицитный. Однако и Михаил Петрович, и другие специалисты говорят, что
настоящее твое призвание — атлетика. То ли тяжелая, то ли легкая, но
атлетика, а не бокс. А идти надо туда, где есть большие перспективы,
понимаешь? Жаль мне тебя из секции отпускать, но надо по-честному. Разве
не так?
— Понимаю, Юрий
Федорович, — невольно вздохнул я. — Если вы советуете, то уж конечно...
Итак, остались штанга и
ядро. И я между ними, словно та девица из песни: «Кто из них желаннее,
руку жать кому?» Вот и я никак не решу, к чему же лучше приложить мои
уже довольно-таки крепкие руки? Ладно, буду пока и «железо таскать», и с
ядром упражняться. Тем более что ядро, кажется, обещает мне вот-вот
третий разряд...
Ура! Я уже
третьеразрядник! В шуме и кипенье заводской спартакиады 1955 года этого
«выдающегося события», конечно, никто и не заметил. И куда только
смотрел этот диктор на стадионе, ни слова не сказав о том, что токарь
Леня Жаботинский выполнил норму третьего разряда по толканию ядра! Разве
он не знает, какая это радость для меня?!
А радость, как и беда, никогда одна не
ходит. Вскоре я узнал, что меня включили в состав сборной команды
легкоатлетов завода, которая поедет в Москву, на
V
Всесоюзную спартакиаду профсоюзов. Вот это известие! Ну и повезло ж
тебе, Ленька!.. Отец, мама, Володька! Вы слышали, я еду в Москву!..
Москва!.. Сколько ни
бываю здесь, а всякий раз охватывает меня какое-то особенное, ни с чем
не сравнимое чувство. Словно впервые раскрывает тебе объятья своих улиц
и площадей великий и добрый город, и хочется, презрев все виды
транспорта, ходить и ходить по ним, любуясь уже виденными и все новыми
красотами твоими, Москва!
Поэтому легко понять, как
радостно закружилась у меня голова, когда впервые увидел я залитую
утренним солнцем, словно в росе выкупанную Красную площадь, стройную
колоннаду Большого театра со знаменитой квадригой коней над фронтоном,
гигантскую фигуру Маяковского над потоком людей и машин. Третьяковку,
где так бы и стоял часами у каждого полотна, забыв обо всем на свете...
Но долго стоять нельзя. Меня, всех нас, приехавших со всех концов, ждет
Спартакиада, расцвеченный флагами Центральный стадион «Динамо».
Когда случается бывать на
нем теперь, после Лужников, он кажется небольшим. Но тогда я просто
растерялся перед этими бесконечными рядами трибун, заполненных шумливым,
цветистым людским морем... Ну кто тут заметит меня с моим жалким
третьеразрядным результатом, тут, где будет выступать столько
знаменитых, прославленных мастеров!
А-таки заметили! И
зрители, и диктор, и журналисты. Хотя и совсем не так, как мне бы
хотелось...
Когда пришла очередь
соревноваться толкателям ядра, я не без робости поглядывал на своих
соперников. Ребята хоть куда! Ростом, правда, не выше меня, но фигуры
какие! Очевидно, на моем лице довольно выразительно отразилась
предстартовая «лихорадка», которая не только новичков посещает, потому
что Юрий Манченко, уже закончивший метать свой молот, подошел к нам и
успокоительно помахал мне рукой:
— Не робей, Леня! Все
будет в порядке!
И вот я уже в секторе.
Где-то впереди на зеленом поле ярко краснеют флажки, которыми обозначены
рекорды профсоюзов и страны. Я беру ядро к плечу и, страшно волнуясь,
что было сил толкаю его куда-то, сам не знаю куда. Ядро ударяется о
землю совсем близко, метров за четырнадцать, не больше, но затем
катится, катится дальше и... сбивает отметку всесоюзного рекорда!
Вот тебе и на! И надо ж
было так подгадать! Уже и диктор каким-то неприятно-веселым тоном
замечает, что ядро, которое только что толкнул самый младший участник
соревнований, Жаботинский с Харьковского тракторного завода, учинило
такое неожиданное покушение на всесоюзный рекорд. Уже и легкий смешок
прокатывается ветерком по трибунам, и мне кажется, что каждый из
шестидесяти тысяч зрителей указывает пальцем на
неудачника-«рекордсмена». А тут еще в специальном выпуске газеты «Труд»,
выходившем на Спартакиаде, какой-то журналист написал, будто бы я
заявил, что после такого доброго предзнаменования уж наверняка выйду в
чемпионы либо рекордсмены. Конечно, не говорил я такого, но ребята, в
шутку поздравляя меня, пророчили всякое. Но одновременно и подбадривали:
— Ничего, Леня! Говорят,
со смеха люди бывают!..
Так-то оно так, но, если
говорить серьезно, славы мой дебют на больших соревнованиях не принес
мне никакой. И все же я говорил спасибо тому ядру, которое привело меня
в Москву и дало возможность хоть в какой-нибудь мере содействовать
успеху нашей команды на Спартакиаде.
А вот штанга преподнесла
неприятный сюрприз. Казалось, вот-вот добьюсь третьего разряда, ан нет!
То в жиме недотяну, то в толчке. А он же мне, этот чертов третий,
позарез нужен! Наша тяжелоатлетическая сборная готовится ехать в Минск,
на первенство Центрального совета общества «Торпедо», а без третьего
разряда никто тебя, Ленька, туда не допустит!
Ну что тут делать? Решаю
тренироваться дополнительно, в одиночку, сверх трех занятий в неделю. И
как на грех травмируюсь, растягиваю связку на ноге. Ну, теперь про Минск
нечего и думать. Даже домой едва доковылял.
— Бросил бы ты, Леня! —
сокрушается мать. — Покалечишься со своей штангой.
Но отец только усмехается
в пышные, уже тронутые сединой запорожские усы:
— Ничего, мать! Крепче
будет. Смолоду оно все быстро заживает...
Ребята поехали в Минск. И
привезли оттуда трофеи за первое место. Горячо поздравлял я Борю
Кривошеева, Витю Шабатуру (через несколько лет он стал мастером спорта),
нашего тяжеловеса Васю Федулова, но в сердце червячком копошилась
досада: почему без меня?
Но еще досаднее стало
мне, когда буквально через несколько недель наконец выполнил я проклятый
третий разряд. Всю радость омрачила мне мысль, что мог же, мог сделать
это своевременно и побывать с товарищами в Минске!
Ну, как бы там ни было, а
первую ступеньку одолел. Надо двигаться дальше. И в моей голове роятся
какие-то полудетские мечты. Только что прочитал чудесную книжку «Легенды
и мифы Древней Греции». Еще до этого слышал я про античного богатыря
Милона Кротонского, а теперь в памяти снова всплыла эта удивительная
история. И ведь как остроумно придумал этот Милон — поднимать изо дня в
день теленка, вырастая вместе со своим живым грузом, пока не стало под
силу брать на плечи уже взрослого быка. Хорошо было б и себе придумать
что-нибудь подобное... А почему бы и нет?
— Понимаешь, Борис, —
делюсь я своей фантастической выдумкой с ближайшим дружком —
Кривошеевым. — Задумал я норму мастера выполнить... Да ты не смейся, не
в полутяжелом весе, конечно. Начну с легчайшего, потом в полулегком
добьюсь и так постепенно дойду до своего. А там, гляди, года через
два-три и Василия Федулова догоню...
— А Василий все эти годы
будет сидеть на печи и ждать тебя, — иронически замечает Кривошеев.
И мы уже смеемся оба.
Конечно, до результатов лучшего заводского тяжеловеса мне еще
далековато. Но все ведь в моих руках. Мне только семнадцать, и все идет
как надо. На заводе уже по четвертому разряду работаю. В школе тоже дела
поправились. И друзей настоящих, верных у меня много — все комсомольцы
цеха. Завтра с ними выходим на воскресник — благоустраивать парк имени
Маяковского. В этом же парке вскоре состоятся показательные выступления
наших тяжелоатлетов. И я выступать буду. А сегодня вечером пойду на
свидание. Как хорошо жить на свете!..
Предыдущая страница
В начало
Следующая страница
